Мне крупно повезло в жизни: я входил в экспериментально-хирургическую бригаду Святослава Николаевича. В этой группе было пять человек, это пять помощников Святослава Николаевича. Мы назывались референтами и претворяли в жизнь те задумки, которые предлагал Святослав Николаевич.
В 1987 году меня рекомендовала шефу Элеонора Валентиновна Егорова: «Святослав Николаевич, этого парня надо посмотреть». «Пусть остается, пусть работает», - он сказал это просто, без каких-либо условий. И я начал работать в его бригаде. Мне были интересны все его действия как руководителя, как менеджера. Для нас это была нормальная референтная работа. Она состояла из нескольких позиций: организаторских, врачебных и хирургических. Мы готовили научные доклады, вели тех пациентов, которых он оперировал. Поэтому из клиники мы, по большому счету, и не выходили, дежурили по очереди. Я отлично знал рабочий день шефа и был в ритме его жизни. Это была хорошая школа. Я стал по-другому смотреть на многие вещи.
Два с половиной года работы с шефом перевернули мой взгляд, мое отношение и к профессии, и к хирургии, и вообще к взаимоотношению в коллективе, то есть к системе управления. Шеф управлял легко, он был компетентен во всех вопросах - от мелких до глобальных. Решения он мог принимать мгновенно! Такой был у него склад ума.
Святослав Николаевич обладал уникальной харизмой, великолепными качествами, которые ему дала природа — он был очень коммуникабельным, высоко профессиональным прекрасным хирургом, великолепным менеджером и ученым. Именно объединение этих качеств в одном лице и дало такой потрясающий результат для всей офтальмологии, и российской, и мировой.
Он любил мечтать. Его мысли, его рассуждения стали сегодня реальностью. То есть он мечтал абсолютно реально, но не всегда эти мысли были понятны. Самая главная, мне кажется, его идея во всей офтальмохирургии это то, что уходит в прошлое пора лезвий, металлических, алмазных, и на смену ей приходит энергия лазера. И скоро мы придем к тому, что вся хирургия будет на уровне атома. Не на уровне молекулы, именно на уровне атома! Ведь на уровне атома может работать только лазерное воздействие, энергетическое. Мы видим, что вот уже на протяжении тридцати лет развиваются технологии эксимерной хирургии, фемтосекундного лазерного воздействия, и это стало реальностью. В клинике Фёдорова не было бюрократической системы. К нему на прием могла попасть и санитарка, и медсестра. Приходили и члены правительства, и президенты, и иностранные гости. Ему на всех и все хватало энергии. Я никогда не видел его уставшим. Иногда он был расстроенный, но не уставший.
Он был публичным человеком, любил выступать, общаться с журналистами. Для него дать интервью не составляло никакого труда. Выступать ему было легко. Он был в курсе всего происходящего, мог говорить на любые темы: о политике, медицине, об организационных вопросах. Всегда излагал собственные мысли, не пользовался чужими.
В то время в Москве смонтировали первый линейный конвейер фирмы Siemens. Надо было отрабатывать технологию конвейерной хирургии. Когда работает целая бригада как единый механизм и все прекрасно понимают, что твоя работа абсолютно четко контролируется последующими этапами, это дает мощную концентрацию профессиональных возможностей, и ты понимаешь, что абсолютно не имеешь права на ошибку. Если что-то не получается у того или иного хирурга, то ведущий хирург всегда подскажет. Напряжение сумасшедшее, особенно когда работаешь по три-четыре часа на конвейере, и при этом еще идет процесс обучения. В то время был всплеск рефракционной хирургии, именно радиальной кератотомии. Святослав Николаевич всегда оперировал на третьем, самом важном, этапе, так была разработана технологическая цепочка. Мы ему ассистировали: выставляли глубину реза, подавали ножи. Он всегда смотрел на результаты исследования толщины роговицы - пахиметрию, и он всегда сам делал поправки в расчетах, учитывая все тонкости. Хирургия состоит из тысячи, из миллиона мелочей. Он старался поймать и донести до каждого из нас, что в офтальмотехнологии мелочей не бывает.
Однажды Святослав Николаевич собрал нас, своих помощников, и выдал технологию расчета при рефракционной хирургии полностью на основании своего, не компьютерного, расчета. У него компьютер был свой в голове. В дальнейшем на протяжении всей своей работы по рефракционной хирургии я никогда не пользовался программой компьютерного расчета, я всегда использовал те данными, которые дал нам Святослав Николаевич. Когда мы только начинали работу в нашем филиале, я все эти расчеты выдал нашим докторам. Все первые рефракционные хирурги, которых мы уже здесь, в Калуге, воспитали, обучили рассчитывали по этой Федоровской схеме. Мы сделали в нашем филиале, свыше 60 тысяч таких операций. Все они были успешными.
Самая важная цель Святослава Николаевича - это отдать свои знания, научить докторов. Не надо бояться учить, не надо бояться, что тебя кто-то перегонит, что кто-то будет оперировать лучше, чем ты, что в науке сделает кто-то больше, чем ты. Он говорил: «Ребята, столько впереди работы, и нам нужны соратники, сподвижники, новые ученики. Мы должны много оперировать, и помощь наша должна быть доступна всем». Он говорил об этом на протяжении всей своей жизни. Он абсолютно прав. Недопустимо в хирургии, вообще во врачебной практике, быть ремесленником - надо учиться отдавать свои знания. Он сам это делал, сам учил, отдавал все свои знания и старался, чтобы все его ученики тоже обладали этим великолепным качеством. Мы сегодня видим и новые ФАКО-машины, и новые эксимеры, и новые приборы по диагностике роговой оболочке переднего отрезка, заднего отрезка, и можно только гордиться, что идеологом этих инноваций был Святослав Николаевич.
Его оценка моей работы как референта произошла в дальнейшем. Заканчивался мой срок в ординатуре, когда было принято решение, что в Калуге строится филиал. Он знал, что я из Калуги, вызвал меня и сказал: «Сань, что ты хочешь?» Речь шла о том, останусь ли я в Москве, или уеду в Калугу. «Сань, ты технолог, ты прекрасный хирург, ты должен поехать в Калугу и наладить там работу. Ты знаешь конвейерную хирургию, ты знаешь индивидуальную хирургию, ты хорошо оперируешь, поезжай. Но директором будет пока другой человек. Он не хирург и не технолог. Ты пока молодой, ты должен заняться хирургией и обучением ребят, а там посмотрим, как будет складываться жизнь». Я говорю: «Нет вопросов». И по большому счету все так и получилось. Я вернулся в Калугу. Тогда мы работали в операционной по десять, по восемь часов, не выходя с конвейера. Ребят взяли после института. Год мы работали в областной больнице, на коленках учили оперировать, был один стол. Ездили в город оперировать. Ну, прошли и этот этап…
Лучшей системы обучения хирургов, чем на конвейере, на сегодняшний день не придумано. Индивидуально можно учить, но можно учить одного хирурга, ну двух, ну трех, есть такая система, как и в школе: есть, индивидуальное обучение, а есть, когда учат всех вместе. А тут учат целую бригаду: сегодня ты на первом этапе, завтра на втором, послезавтра на четвертом. И ты в течение месяца полностью овладеваешь технологией. Надо было обучить большое количество врачей, чтобы поднять целый пласт офтальмологии в России, потому что помощь была отнюдь не доступной. И на сегодняшний день все филиалы и головная организация - это действительно фабрики, фабрики офтальмохирургии. Мы можем сделать любой заказ в плановом порядке, филиалы будут делать 12 тысяч операций. На сегодняшний день 30-35 тысяч операций – это абсолютно реально. Конечно, в этом плане государство обязано поддерживать такие фабрики хирургии. Филиалы должны быть загружены полностью федеральным, муниципальным заказом. И не только в Калуге, речь идет о всей России. 11 филиалов по России – и мы вполне можем реализовать потребности населения в офтальмохирургии, конечно, при правильной организации этого вопроса. И ведь шеф это сделал! И вот только сейчас, по истечении 25 лет, мы это понимаем всё острей и острей. Шеф интуитивно к этому подошел, никто ведь тогда еще не понимал этого. Идея конвейерной хирургии - это очень важный технологический шаг. К нему, может быть, еще вернутся.
Святослав Николаевич и в быту был необыкновенным человеком. Да он во всем был уникальным! Шеф всегда был очень хлебосольным: не было такого, чтобы он своего гостя чаем не напоил. У него на всех хватало времени. Он был рад встречам. Его всегда окружали и гости, и родные. Я не помню, чтобы шеф был где-то один, просто не могу себе даже этого представить. Я помню как-то однажды мы приехали семьей в Славино. Нас разместили в гостевом домике. Святослав Николаевич пришел, спросил: «Сань, как? Нормально? Ну поехали, сейчас буду показывать все свои владения». Посмотрели шампиньонницу, которую построили из большой армированной арки метро. На его молочной ферме нас угощали продукцией, которую там же и производили: и молоком, и сметаной, и ряженкой, и творогом, и каким-то йогуртом.
Когда мы были в ординатуре, наши глупые российские законы не позволяли аспирантам, ординаторам совмещать. А оклад был 110 рублей. Мы с женой в ординатуре, дочь забрали. У Вали 110 рублей, у меня 110 рублей, ребенок маленький. Было тяжело. Мы готовы были работать где угодно. Я искал работу, хотел даже работать на конюшне в Тимирязевской академии. Но меня никуда не брали. Даже не взяли разносить телеграммы на почту, потому что знали, что я ординатор. На вопрос Фёдорова, как дела, я ответил, что не могу устроиться на работу по совместительству.
«А мы что, не платим тебе за работу?» При мне позвонил в бухгалтерию: «Терещенко оперирует, почему мы ему не доплачиваем за работу?» И тогда, вместо 110 рублей, я стал получать 500. Тогда жизнь наладилась, а я еще и года не проработал! Оценил, да, оценил!
А потом была еще оценка. Когда шеф организовал теплоход «Петр Первый», главной идеей было донести российскую технологию за рубеж. Прецедента такого в России не было и нет на сегодняшний день. Федоров организовал теплоход, затратил колоссальное количество энергии. Все надо было согласовать с правительством, и с Совкомфлотом. Взяли этот корабль, в Германии на верфи полностью его переделали, сделали его морским лайнером, то есть перевели его в совершенно другой класс.
Теплоход был очень красивый. Он ходил некоторое время по Черному морю, между Ялтой и Сочи. Где-то полгода обкатывали эту технологию. Готовился первый зарубежный поход, Святослав Николаевич нас тогда собрал и говорит: «Сань, ты поедешь туда главным врачом. В Калуге ты организовал хирургию, у вас там все хорошо получается, научил докторов. Поезжай». Доктора на борту были в основном из Москвы. Медицинским директором был Юра Нерсесов, а я поехал главным хирургом. Выпал на меня этот жребий. А это тоже оценка, это большое доверие. Это было очень сложно, но интересно неимоверно! И сейчас каждый день я могу вспоминать, как 19 дней мы шли из Одессы до Дубая. Но самое главное - то, как воспринимали шефа во всех странах, где мы останавливались. Шеф был национальным героем не только России. Он был национальным героем Турции, Сирии, Кипра. А в Дубае был прием — это что-то невероятное. Шеф был везде кумиром. Я помню, мы пришли в Стамбул. Я вышел на палубу, а там народу - места пустого нет. Это была наша первая консультация. Мы были не готовы к такому приему. На прием к шефу шли все. Турция, наверное, вся поднялась. Ведь это было бесплатно. И я чувствую, мы не сможем проконсультировать всех. Но мы справились. Работали до 10 часов вечера. Всех, кто пришел на борт, приняли. Это колоссальная была работа! А нас-то было всего шесть врачей, на диагностике четыре медсестры, две операционные медицинские сестры. И шеф оперировал, всё получилось великолепно. Но уже дальше, когда мы останавливались в каком-то городе, все было более организованно. Когда мы прибыли в Дубай, брат короля, принц эмиратовский, пришел на наш теплоход. Это было что-то невероятное. Шеф, конечно, позиционировал себя очень правильно, он был сам королем. Принц пришел - он с уважением отнесся к нему, но и сам был на высоте. Этому надо учиться – себя правильно позиционировать. Шеф это делал легко, красиво, с большим достоинством. Конечно, это была школа для всех нас.
Святослав Николаевич там много оперировал, он прооперировал и саудовского принца (это был молодой человек, около 25 лет), делал ему радиальную кератотомию. Во время операции шеф мог делать пасы руками, так он направлял свою энергию. Он никогда не оперировал молча, всегда о чем-то рассказывал: о хирургии, об этом случае, еще о чем-нибудь. И всегда у него были такие выражения восторга: «Это великолепно, это прекрасно! Это сказка!» Да он и сам делал всё великолепно.
Работала с нами Нина Иллиодоровна Плыгунова, она отвечала за рефракционную хирургию. Приходит ко мне и говорит: «Саш, шеф пропустил одну насечку, что будем делать?» Я говорю: «Проверь зрение, что там получилось?» Приходит она через пять минут и говорит: «Слушай, а у принца зрение единица!» « Ну слава богу!» Ну это же шеф! Всё, что делал, так красиво! И насечку специально не сделал, а нам не сказал… Получилось - зрение единица, без проблем! Он был кудесником в хирургии. Поэтому все его качества: и менеджера, и руководителя, и классного хирурга, и ученого, и идеолога, и политика, и государственного деятеля - были в одном лице.
Шеф часто приезжал в филиал, общался со всем коллективом. Он приезжал сюда много раз и на предвыборные свои встречи. Я помню, как мы шефа принимали у нас дома, когда он приехал с Ирэн Ефимовной. Это, может, было лет пять, как мы работали. Да, пятилетие отмечали. Была большая делегация – и Геннадий Никитич Чиликин, еще был живой, а директором тогда был Артур Константинович Голенков. Не помню уже, почему так получилось, почему не в филиале собрались, а решили принять его у себя дома... А мы жили в двух комнатной квартире, и в эту двушку пришли, наверное, человек двадцать. Валя, конечно, бедная, тогда намучилась, ведь в это самое время как раз отключили горячую воду… Но с шефом всегда было легко. Чем не начнешь его кормить, он всегда ел с удовольствием. Никогда не капризничал. Он всё делал с удовольствием – и ел с удовольствием, и разговаривал с великим счастьем, и общался, и оперировал всегда красиво. Он ничего не делал просто так, нехотя.
Святослав Николаевич всегда мог рассказать что-то новенькое, интересное, о том, что он где-то увидел. Всё-таки он много где побывал - и в Америке, и в Европе. И он всегда старался почерпнуть что-то новое, что могло бы пригодиться нам. Тогда шла впереди планеты всей телефонизация, только начали появляться радиотелефоны, но не было еще сотовых. И он тогда уже четко представлял, что за компьютерными и информационными технологиями большое будущее. Он это понимал с самого начала. Без этих технологий развиваться в принципе невозможно. Когда он приезжал в первый раз в Калугу, у него был уже такой телефон, и он говорит: «Смотри, Сань, я сейчас позвоню другу в Америку». И говорил он это с таким удовольствием! Он мог радоваться банальной новой авторучке. Всему радовался – это в его характере. Без радости, без такого подъема невозможно ничего сделать. Он однажды к нам приехал, я ему говорю, как насчет бани? «Сань, давай только вдвоем пойдем». Ну, может, он стеснялся своей ноги. Я спрашиваю: «Как вас парить? По полной, чтоб кожа трещала?». Он отвечает: «Саш, давай!». Я-то сам парилку люблю, я всех парю. Я тогда шефа попарил, а у нас бассейн ещё тогда был, и он в бассейн прыгнул. Потом говорит: «Как заново родился!». Потом поднялись на второй этаж, там был чай организован, пироги, ребята пришли, и мы болтали практически до утра легко, непринужденно, свободно. Золотые были времена!
Мне в жизни повезло, очень крупно повезло. Во-первых, повезло, что я работал у шефа так называемое золотое время. Золотое время для МНТК- это был 1986-1987 год до 1992-1993 года, до известного кризиса. Пять-шесть лет всего золотых… Это не только я так говорю, все МНТКовцы, все старожилы, говорят, это было время именно золотое - организовалось МНТК, было принято Постановление Совета Министров, шефа наградили, ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. И единственного из врачей наградили медалью Академии наук. Это было официальным признанием его заслуг в академической среде. Он долго стремился стать академиком, членом-корреспондентом Академии медицинских наук. Его не пропускали… И когда, наконец, его признали и наградили Золотой медалью имени Ломоносова, - это было для него счастье. Он организовал банкет в СовИнЦентре, пригласил всю бригаду, замов, ведущих сотрудников, МНТКовцев. Вечер был очень интересный: приехала Алла Пугачева, пели цыгане. Шефу налили большой бокал шампанского, он бросил туда свою золотую медаль, ломоносовскую, и передал по кругу, и каждый из этого бокала пригубил глоток.
Золотое время было также для всей системы МНТК, потому что нам дали возможность притворить в жизнь идею нашего шефа. А идея заключалась в том, чтобы дать свободу коллективу, хирургу, дать возможность работать технологично. Наша последняя встреча произошла в Тамбове. Как мы его уговаривали остаться! Помню, тогда Элеонора Валентиновна Егорова тоже говорила Святославу Николаевичу: «Ну останься». Он сказал: «Ребята, у Иришки - день рожденья, я должен сегодня улететь». Он и прилетел в Тамбов еле-еле, уже тогда в вертолете аккумулятор сел. Они не долетели до филиала, а сели где-то в пригороде Тамбова. Там что-то починили, что-то сделали… А шефу был уже билет куплен, он должен был ночью на поезде уехать, уехал бы - и утром был бы в Москве…
Я думаю, что на сегодняшний день здравоохранение много потеряло. Я не вижу руководителей такого масштаба, как Фёдоров. В офтальмологии есть великие ученые, но не получается, видимо, у них в системе организации. Да и нет такой яркой личности. Конечно, министерство было бы для него уже не той высотой. Он был на несколько порядков выше по своим возможностям. Думаю, Президент России – вот эта его должность. 15.07.2014г.
Активная позиция 95-летнего пациента
